+ + +
- Они думают о всео6щей правде, но нигде ее, не видят, они вспоминают
о справедливости, но всегда вскользь. Их привычка и закон - их дом. Им нужен
дом и безобидное постоянство, - это мы говорим по дороге, в машине, вернее,
я проверяю в себе способность к размышлениям. Дюша поддерживает разговор.
- Саша я давно забыл их, они не играют со смертью и поэтому добры, в отличие
от нашего брата.
- Знаешь, я иногда чувствую, звиздец, что они там зверее нас сей час. В курсе
ведь, что там творится.
- Братцы, дайте-ка закурить, - оборачивается Олега,- что вы там все гоните,
как только язык не отказывает в этой кровавой блевотине.
Дюша вытаскивает сигарету:
- На. Молча что ли себя пережевывать.
- Да ладно, врите дальше, может, спать спокойней будете.
Молчание. тарахтении мотора, сквозь которое доносится Колино «покурим» в сторону
Олеги. Каждый переваривает то, на чем остановилась его мысль.
Общий «замок» прерывается Колей:
- Это что за член по полю скачет, - указывая на сербскую братву, один из которых
нас стопорит.
Коля показывает визитку и тому подобные документы.
- О, о-кей, о-кей, - и еще 'что-то несет серб на своем, показывая рукой: «Проезжайте».
Едем дальше. Дома без стекол. Обгоревшие останки джипа. Где-то вдали стрекотанье
автоматов. Багровое солнце садится предвещая новые бои. Этой ночью будем в
лагере. Достало быть ночными котами. А чего, кстати, сегодня днем воевали?
- Что?- поворачивается Дюша.
Я понимаю, что последнюю фразу сказал вслух, нахожу ответ на нее же в своей
памяти и говорю:
- Да у меня что-то контузия о себе напоминает.
- Ммм,- удовлетворен Дюша. Дa и он, смотрю, не сильно обращает внимание на
мои слова – задумался о чем то своем.
+ + +
В лагере умываемся, жрем. Курить идем в беседку - там сидит наш майор. Мы
его так и называем - Майор. Человек удивительный. Что он там повидал не знаю,
зато спокойный, рассудительный. Мы подозреваем, что у него не все в порядке
с головой, но может он лишь великий артист. А может галиматья все это, игра
нашего больного воображения. Так или иначе, с ним хорошо проводить время.
А времени еще полтора месяца до окончания контракта.
Сидит пьяный, видит нас, здоровается, интересуется, как дела. Перекидываемся
немного словами и фразами, а потом он начинает прогонять нам очередную телегу:
- Поведем разговор об ответственности. Приобретается эта опасная штука, как
вы знаете, под давлением, под давлением не совсем приятных внешних обстоятельств.
И чем они систематичнее, тем здоровее, в смысле крупнее и груз ответственности.
Если же говорить вообще о комплексе ответственности, то обретшeму его совершенно
невозможно от него избавиться, как бы не старались различные внешние, да и
внутренние силы. Ведь неразрывная связь с честностью в человеке, полном достоинства
и подчеркивающем это достоинство в основном даже и не перед кем-то, а перед
самим собой, своей волей и своим сознанием, служит тем более крепчайшим фундаментом
для этого комплекса. Ну разве если какой-то человек попал в беду, не заставит
ответственность помочь ему? Хотя и отвечаешь здесь лишь перед собой. Я сказал
«лишь», но, следуя правде, стоило сказать «аж». Именно в этом и суть отчитываться,
положа руку на сердце, перед собой как перед Высшим судьей. Ну, а если с каким
то человеком заключишь устный договор о, допустим, встрече, перед кем в первую
очередь ты держишь ответ за рождение и утверждение факта встречи? Перед этим
человеком? Да, если считаешь его высшим судьей, чем ты сам. Я думаю, здесь
все, ясно. То же можно сказать и о многих людях, и вообще о народе. А если
учесть, что народ судья, - постольку, поскольку ему укажут таковым быть, то
остается сделать один вывод. Парни, отвечайте сами за себя.
+ + +
Я бреду в полубреду шатаясь, по тайге. Голодный, усталый. В горле сухость
и тошнота. Голова кружится каруселью. Плечо, грудь и нога мокрые от крови,
в тех местах, где она сразу не успевает замерзнуть. Куда? Зачем? Ноги по колено
проваливаются в сугробы, - лыжи, когда я был пьян, унесли какие-то ханты.
Позавчера я грохнул прохожего охотника топором. Хотя... Кто его знает… Заносило
вертолет, я окопался в снегу, этим и спасся. Ночью опять подходили волки,
но не трогали. а сегодня у меня нет даже огня. Югославия... Когда это было?
Месяцы пролетели как мгновения. Кoля Рубахин закопан где-то под Загребом.
Олега уже в России расстрелял наряд ментов, тоже покоится в сырой земле. Дюша
вовсе пропал с поля зрения. А я мотался, не хочется и говорить где. Сейчас
в тайге - заволок-таки дьявол. Родина, твою мать. Больше ничего и не хочу.
Хочу здесь. Люблю здесь. Снег, морoз. Кровь, кровь. Лес люблю. Здесь нет людских
cтроeний и прочей сволочи. Да и вообще. Вообще нaхрен, блядь. Ханты - суки.
Черт. Иди нафиг, ветка. Э-э.. Все-о-о. Туман кaкoй-то... Спать. Уснуть и...
Свет… Светтка. А это что? Голова - Вовка Уромин. А где же тело? Дерьмо!
Чувствую опасность – то ли сквозь сон, толи как. Знаю, что глаза открыть нет
сил. Шевелиться и то не могу. Сжав зубы нечеловеческим усилием поднимаю на
доли миллиметра свинцовые веки. Вижу лишь туман и расплывчатые огоньки. Глаза,
много глаз и дыхание, сильное, спокойно-победное дыхание серых зубастых хищников.
Звери. Братъя мои. Волки. Я чувствую единение с ними. Я тоже голоден - я не
ел три вечноcти, но... Здравствуй, смерть. Сотни раз ты была так же рядом.
И я, смеясь, плевал тебе в рожу, а теперь плевать не бyдy. Ха-ха-ра-шо… Бля…
+ + +
- Что такое война, ребята? Шутка, произносимая без обиняков. Со злой, клыкастой
улыбкой в кровавых подтеках. И голимая правда в непревзойденной фразе охватывающей
весь существующий миропорядок «Кто кого». Просто здесь она логически доведена
до глубокой и откровенной истины: у6ивай, иначе умрешь ты. И все понимают
это лишь с одной исходной точки зрения, точки зрения попранной невинности
собственной жизни. Наводнена же война множеством прямых и косвенных причин,
рождают которые обиженные сердца. Причины сплетаются в единую прочную веревку,
порвать какую невозможно никому и ничему нынешнему. Жажда наживы жажда убийства,
жажда осознания себя частицей в строю, себя - своего среди своих, благодаря
чему делаешься уверенней в себе и справедливости своих действий, ибо отпадает
столько вопросов! И самое сильное и незыблемое чувство - чувство мести. Мести
за себя. За свое рождение, за свою дареную давящую, поруганную жизнь, начиненную
всегда обидами, глупостью, бессмыслицами. Месть, выход которой дает веселая
забава, называемая войной. Кровавое и единственное счастье, двигающее человечеством
тысячи лет. Счастье, обреченное на бессмертие. Дело, угодное неделимой Природе
и непостижимому Закону мироздания. Война - священный праздник людской победы
над необходимостью и грызущей неясностью.
Ребята, берите эту войну в свои багровые мускулистые руки, смотрите на нее
тупыми, горящими глазами, холите и лелейте ее, как единственный Здравый Смысл.
Не для смерти, не для победы, но для этого смысла.
Живем мы желая. Желания способны меняться ежедневно, а порой и ежечасно, беря
начало изменениям в улыбках Времени. А время – штука с юмором, в отличие от
всех нас и вас. Оно рождает обстоятельства, которые, казалось бы, и не причастны
к данному часу. Тем более, если не до конца осознаешь свои прикрытые наростами
возможности. А желания их зачастую в виду не имеют, как это не прискорбно.
Ничего, была бы воля к непостоянству и победам, было бы желание, как говорится,
- остальное будет. Остальное действительно будет, как бы ни старались убежденные
в обратном. А победы придется делать сжимая пальцы в кулаки, иначе сквозняк
открытий не преминет простудить и без того больные желания.
Живем мы любя. Кто знает Любовь, тот пройдет мимо. Жалко терять доступное,
даже если гроза. Жалко терять непонятное, даже если не умеешь смотреть со
стороны неба. Ведь Главного нет, как нет Ненужного. Но если нет способности
делать зло, разве это испытание? Разве любовь лишь обоснованная лень? Кто
не привык действовать от противного, никогда не обретет обратного. А любовь
не способна не содержать в себе Все, ибо нет ничего кроме нее. Вы не согласны
возненавидьте себя.
Живем мы действуя. Это - жизнь. И побежденным жалеть стыдно, ведь поражение
истекает ИЗ, а потом возвращается К объяснению. Что все - действие. Невозможно
терять, не находя. Кто знает это, будет весел, кто нет - умрет через восемнадцать
лет после рождения.
Всяк наделен душой, которая любит плакать и петь. И если слезы - радость победивших,
покаяние, порвавших кожу спеси отчаянным окровавленным телом, то песня - дань
непосредственно благодарности жизни.
Земля ласкает всех нас и вас. Помни, скользя по ней, что есть. Счастье встречать
рассвет, смотреть вниз и плясать вальс в обнимку с Вечностью.
