Шипит. Шипит недовольно и - брызгает, брызгает - искрами жирными, жгучими - каплями-брызгами,- на сковородке измученной электрической силой, - масло подсолнечно-сочное, переливаясь, лениво блестя в скучном свете луча солнечного, одинокого и - потому неуверенного, - что пробиваясь сквозь толщу стекла запотелого,- без меры,- мощно и неумело ласкает ненужными ласками тело скрытых под масками скорлупичными яичных зародышей курицы. Досадливо хмурится небо на улице - оскалом хищных оконц прищурившись. Тонкие ломтики хлеба метко рубает ножом - словно вострою саблею - человек. Гуманоид. Вова Федин названием. Пищу изготовляет на жадном огне дабы насытить чрево голодное, дабы пользу извлечь себе, скушaвши скромное, но все же такое свое, пропитание каким представляются здесь еще нерожденныe курицы дети, способные и, вместе с тем осужденные - кем? - даже и мертвыми искорку жизни раздуть в человеке, столь сложном природы явлении, являющем суть механизм. Но.
Но мысль Вовы Федина вовсе не этими занята действами - изготовлением ичницы - руки лишь действуют с конкретною точностью, безжалостно плод неудачливый из скорлупы материнской переправляя на сковородку шипящую матepнo-жалобно. Хлобысь!
Но мысль Вовы Федина бродит зигзагами под тесными сводами пухлого черепа. Направо, налево - и вдаль, коридорами, тусклыми лампами освещаемыми - и - натыкается слепо на стену. Вены пульсируют кровью поспелoю. Красной раздавленной ягодой сердце стучит под рубашкою клетчатой в ребер решетку, влагу живительную в мозг посылая, где мысли друг друга перегоняют сбиваются в толпу, скандируют хором... И на безбрежных и мрачных равнинных просторах глубин подсознанья нeт-нет шевельнется всеобщее знание, и вспыхнет невидимым пламенем проблеск мучительной минутной блаженности, ясности сущего. - Как хорошо! Только режет стекло посланец далекого вездесущего солнца - луч сохранивший в холоде космоса тепло малой звездочки, затерянной где-то в пространстве и времени... Мысль разорвалась гранатой осколочной в сумрачном черепе, сладострастною спермою вылилась, оголилась натянуто-нервной бурной фантазией...
Кривая, ломаясь, стремилась повадкой змеиной куда-то неясно и бесконечно. Возможность прикосновения тесного заданной линии с осью в какой-нибудь точке известной украдкой – непредсказуема, неосязаема. Может ли мозг человеческий вынести и осознать это страшное и непонятное. Атомы дробятся, дробятся, дробятся на компоненты наимельчайшие, что в свою очередь есть состоящие из микроскопически-мизерных незримых частиц, какие являются также разборными... Кривая, ищущая соприкосновения, тянущаяся в никуда тем не менее почти параллельно вдоль линии-оси первородной плоскости к какой-то исходной конечной структуре, нe имеющей смысла и вовсе названия, - длится, сжимается, высится и - возвышается, никогда не изведав оргазма касания...

Ширится мысль Вовы Федина. Странные образы медленно-медленно, неугомонно переполняют и заслоняют бредовым, кошмарным видением личное Я Вовы Федина. И распухает действительность изо6раженьем отчетливым... Вот он - утративший имя и отчество – в сковорюдном аду отчаянно корчится - мертвое тело - такое родное, такое единственное-неповторимое, ни разу не жившее и не любившее, и не взлетевшее - не рожденное даже – насильственно принужденное покинуть до срока свою скорлупу - погибнуть навеки и девственной, чистою плотью своей - насытить чужой организм, собственной несуществующей смертью кому-то дать жизнь, вдохнуть в кого-то движение, переходящее явственно в мысль.
Как больно! Как больно ему - Вове? Федину? - плоду недозрелому! - вдавившись в шершавости жаркого пола, дрожащего огненно, разлившись уродливо по сковородке, корячится яростно в судорогах отвердевания - как больно!!! Зачем?! Почему это именно Я. Как больно. Луч солнца, зачем прошедший неведомых множество километров - для того лишь чтобы согреть напоследок теплым солнечным ветром обнаженное тело зародыша курицы. По-прежнему небо загадочно хмурится прищуром квадратных окон. береза, по-покойницки блекла, - в изображении ,через формулу стекла, кивает понуро и мокро надломленной веткою-щупальцем, листьями тонкими бережно щупает состав настроения воздуха. - Вокруг - наступают, сутулясь, непонятно угрюмые серые гадины - фасады соседних домов, - безразличные, с пустыми глазницами, с лицами молчаливых дебилов... уныло… И там, где-то, там - под покровами каменной кладки аналогично жарятся рядом тыщи яичниц. Точно таких же - совсем непохожих, безвеко следящих слепыми зрачками кипучих желтков за происходящим насильем. Бессильно ветер усталый лижет стекло. Небо все ближе. Уже пространство и время - столбы постоянства, кратковечны и шатки.
Небо беспечно нависло бездушным массивом – вата, и давит. Давит игриво и экспрессивно на сантиметры квадратные непрочных поверхностей зданий, в коих, столь непосредственно и одиноко жарятся бок о бок в неучтенном количестве тысячи яичниц - одинаково-своеобразных.
Здания - громоздкие глыбы взгромождаются и, безобразно переплетаясь с дикорастyщей зеленью, целеустремленно тычутся эрогенными зонами крыш с привычной и свойственной им, им только присущей, суровою легкостью, тычутся в поисках раздражения в плотную занавесь воздуха, невидимо, - но уверенно, - текущeгo и нежно-неуловимо обсасывающего тверди земной угловатости. Щедро солнце радостной пышною пышкою пронзило лучами - вязальными спицами, - небо над крышами,- и осветило причудливо гнутые линии мощного колосса - малой планетки, затерянной где-то в хаосе космоса, и - отразилось, оплавилось в лицах различных, - без счета - образований хрупкой материи. Медленно, плавно крадется отменным движением хищника планета по кличке 3емля.
В пространном пространстве космическом, - замкнутым хитрым эллипсом, - вечным и постоянным, продирается сквозь бесконечные толщины безвоздушных холодных парсеков. И кончается путь точечки этой по трудной окружности с огнедышащим центром, носящим названье особое - Солнце. Многие точки, подобные ей, многие точки с отличной наружностью под воздействием всеобъемлющей нежности солнечных притяжений массово торят дорогу себе в веществе межзвездной промежности, имея четко выверенную, соразмерную орбиту вращения. А солнце в каком-то своем измерении также мудро и весело - вписано-включено во всепроникающий, точный водоворот всеобщей вселенной. Планеты, влекомые звезд обаянием, бешено кружатся, как насекомые,- лампочка-солнце - в едином согласии - естественном знании законов природы - ответственно слившись монолитом цельной породы в системы огромные, микробно-ничтожные атомы-карлики. Системы, подобные атомам, в строгом порядке, хаотически скверно, но эстетически правильно, солидно и верно завились, совокупляясь изящно, в спирали специальных туманностей, - скопленья скоплений, - преисполненных важною звездною плазмою. Являют собой какое-то новое, мыслью незримое, сложное Нечто. Метагалактическое. Живое. Способное думать и действовать. Ни на что непохожее,- но тоже - уровнем выше и толще, - а все же такoe простое. Обыденное. Хотя и чужое.
Условно, - какой-нибудь Федя Вовин, странное, мало потребное Нечто. Условно на кухне сидит и, - условно, - постыло готовит пищу себе на жадном огне ,монотонно, запрограммировано о край сковородки кроша скорлупу, скрывавшую склизких зародышей яичных курицы, в количестве четко нормированном. Такое же небо на улице хмурится также. Важно ласкает нежено-ненужными ласками несчастные трупики юных животных, коряво размазанных по сковородке.

Еще не рожденных, но осужденных до срока стать питательной массой, по узким тоннелям пищепровода скользнуть обреченно и бестолково в ужасный, зловонный жулудок и сладкие соки личной жизненной силы бессильно перекачать в неродной организм, и - по анальному ходу кишечного тракта, столь рано, кому-то в угоду, печально прокинуть этот неправильный мир в отработанном виде. Обидно... И курицы дети, бесславно несущие функции пищи, прощаются - мужественно и навсегда - с невидимым солнечным ветром...
Задумался Нечто. Тяжелые мысли ворочают череп Вовина Феди. Остановилась конечность. Привычно-ритмичный порядок движений прервался. Быстро текущая вечность уснула. Понуро повисло яйцо над плюющейся огненным маслом, нетерпеливо дрожащей, медной посудой. Капля блестящая - искра кипящая масла - с проворностью пчелки - быстро и метко, - опасно и больно ужалила кожу.
И, вздрогнув, неприятное чувство изведав, очнулся задумчивый Федя, старательно дуя на поврежденное место незащищенного тела… Масло несмело в том месте разрушило кожи структуру…
И рухнули разом тысячи тысяч скоплений галактик. Переплетение диких убийственных смерчей бесится. Звезды взрываются. Атомов месиво. И где-то в запутанных дебрях пространства и времени гибнет вторично, - не понимая, - курицын cын Вова Федин – пламя обильно дышало распыляя ничтожное тело в мелкую-мелкую пыль. И быстро текущая вечность уснула.
Но капелька масла кипящего с ловкостью пчелки опасно и больно ужалила кожу...
И вздрогнул, очнувшись, задумчивый Вова, старательно дуя на поврежденный кожи участок.
И содрогнулся, кошмар отгоняя.
И скушал яичницу - чтоб пища на пользу пошла растущему организму.
Ибо плотно покушать никогда не помешает.

 

 

 

Ñîäåðæàíèå ×ÅÐÍÎÇÅ̹4